Игорь Костиков: «Финконсультантов отменили на волне борьбы с ведьмами»

– В последние два года о вас почти не слышно. Чем занимались?- После завершения работы ФКЦБ я вернулся в Институт мировой экономики и международных отношений Академии наук в качестве главного научного сотрудника и члена ученого совета. Затем довольно долго находился во Франции, изучал французский язык. Давно хотел освоить второй иностранный и занялся этим, как только представилась возможность. Кроме того, я работал по разовым контрактам и преподаю в высшей школе бизнеса МГУ и Санкт-Петербургском университете.

– Кто пригласил вас в Российский союз промышленников и предпринимателей?- Год назад предложение поступило от Аркадия Вольского и нескольких членов бюро. Какое-то время я был исполняющим обязанности вице-президента, а в сентябре меня избрали на эту должность. Также я продолжаю работать в институте.

– В РСПП входят представители бизнес-структур. Вы делегированы группой компаний АВК?- Я не являюсь ее бенефициаром с 1998 года.

– Проходила информация, что недавно в АВК сменились владельцы.- Насколько мне известно, сменился менеджмент. Акционеры были недовольны предыдущей управленческой командой. Сейчас новые менеджеры занимаются реструктуризацией бизнеса и повышением эффективности работы группы.

– Было ли для вас неожиданным решение о роспуске ФКЦБ?- Нет, слухи ходили.

– Вы считаете, что это ошибочный шаг?- Он вписывался в общую концепцию реформирования органов власти, и оценивать его нужно именно с точки зрения эффективности административной реформы в целом. Есть одно но – я считаю, что регулятор финансовых рынков должен быть коллегиальным органом. То, что ФСФР таковым не является, только затрудняет деятельность службы. Хотя есть и другая точка зрения.

– Что еще снижает эффективность работы ФСФР?- ФКЦБ не была полноценным регулятором, но и ФСФР им не стала. У службы практически нет реальных полномочий в области правоприменения и надзора. Она создает некие общие правила, но не в состоянии обеспечивать их выполнение – не хватает ни материальных ресурсов, ни правовой базы. А ведь обычно одновременно с ростом рынка увеличивается и количество злоупотреблений.

– Во многих странах регулятор финансовых рынков является силовым ведомством. Следует ли наделить ФСФР подобными функциями?- Например, некоторые депутаты, с которыми я обсуждал эту тему, говорят, что у нас и так много правоохранительных органов. Но все зависит от того, что понимать под силовым ведомством. В одних странах регулятор имеет право проводить расследование, требовать всю необходимую информацию. Затем он обращается в прокуратуру, которая возбуждает уголовное дело. В других странах регулятор сам может возбуждать уголовное дело и передавать его в прокуратуру для представления суду. То есть существуют разные формы. Но в любом случае должна быть политическая воля. Если у нас нет консенсуса по закону о борьбе с инсайдом, можно ли говорить о полномочиях ФСФР в области правоприменения, а тем более о превращении регулятора в силовое ведомство?

– Складывается ощущение, что ФКЦБ активнее, чем ФСФР, боролась с нарушениями. По крайней мере чаще наказывала профучастников. Почему?- Мне трудно комментировать. Возможно, потому, что у службы меньше полномочий. Изменились и процедуры применения наказаний. Еще при ФКЦБ, как только вступили в силу поправки в административный кодекс, тут же исчезли штрафы за нераскрытие информации. Не из-за того, что они в принципе не предусмотрены. Просто механизм описан таким образом, что его невозможно применить.

Еще в России нередко встречается мнение, что регулятор того или иного сектора должен защищать прежде всего профсообщество. Но он должен отстаивать в первую очередь права инвесторов, поскольку именно эта задача отвечает потребностям всего общества.

– Предполагалось, что как раз в интересах инвесторов будут действовать финансовые консультанты…- Финконсультантов отменили на волне «борьбы с ведьмами». Но теперь все начинают понимать, что решение было скоропалительным, ведь к тому моменту они существовали всего четыре месяца. Посмотрите, сейчас появляется понятие брокера, подписывающего проспект эмиссии, содействующего в раскрытии информации. То есть этот институт постепенно возрождается, он востребован рынком. Но поскольку уже отменен в законе, вернуть его гораздо сложнее.

– Какие инициативы ФСФР вы не поддерживаете?- К сожалению, еще один проект, который был пересмотрен в сторону, казалось бы, улучшения, а на самом деле ухудшения рыночных условий, – это постановление ФКЦБ по биржам. В нем были предложены экономические рычаги, для того чтобы обеспечить проведение IPO в России. В результате применения постановления российские площадки стали бы конкурентоспособными с зарубежными биржами. Сегодня же совершенно очевидно, что наша инфраструктура по-прежнему дорогая, неповоротливая и ненадежная для инвестора.

– Одна из давних инфраструктурных проблем – отсутствие центрального депозитария. Сколько лет еще пройдет, прежде чем он появится?- А вы считаете, что он нужен? Я, например, не знаю, нужен он сейчас или нет. Это вопрос консенсуса, а не административных решений.

– Почему же этой теме уделяется столько внимания?- Намного больше вопросов остается в области учета прав собственности на ценные бумаги. Отсутствие центрального расчетного депозитария – это недостаток, но не такой уж большой. Да, на каком-то этапе развития рынок к нему придет. Но насильственное насаждение этой структуры приведет, скорее, к обратному результату.

– Как вы относитесь к идее передать часть полномочий ФСФР саморегулируемым организациям?- Ни для кого не секрет, что я всегда был их противником именно в таком виде. По сути, речь идет о создании новых негосударственных коррупционных органов, каким в свое время была НАУФОР. Почему рынок этому воспротивился? Не заплатив, профучастники не могли решить у регулятора ни одного вопроса. Многие решения в организации принимались субъективно, а поскольку НАУФОР была добровольным и монопольным профобъединением, невозможно было добиться результата. Возвращение к такой практике, на мой взгляд, достаточно опасно для рынка. Очень важно иметь в виду и то обстоятельство, что и профучастники, и инвесторы уже в виде налогов оплатили деятельность государственного регулятора. И возникает вопрос, почему они еще раз должны за регулирование платить. Этот вопрос имеет прямое отношение к стоимости операции на рынке.

– А как же международный опыт?- Даже в такой стране, как Великобритания, в рамках либерализации отменили надзор через саморегулируемые организации. Полностью отменили. После целого ряда скандалов. Оставили только государственного регулятора. И потом это же абсурд, когда лоббистская структура профучастников надзирает за своими членами. О каком надзоре, о каком правоприменении и о какой конкуренции может идти речь. Я не против саморегулирования, но в прямом смысле этого слова, а не в подмене государственных функций. Во многих странах эта роль – саморегулирование – закреплена за биржами.

– Игорь Владимирович, растущий не по дням, а по часам рынок – это хорошо или плохо?- Может быть, и хорошо, может, и плохо. Надо учитывать много разных показателей. Я помню, что такой же вопрос широко обсуждался в Великобритании в начале1990-х, когда индекс FTSE достиг рубежа 2000 пунктов. Сейчас он в три раза выше.

– То есть мы имеем дело не с надувающимся пузырем?- Я не готов так оценивать. Когда говорят о пузыре, обычно имеют в виду кредитную экспансию, которая ничем не обеспечена. Сейчас все чаще и чаще этот термин применяют и к фондовому рынку. Но очевидно, что рост рынка – это реакция, во-первых, на темпы экономического роста, которые в России, скажем так, не низкие. А во-вторых, на приток иностранных денег, связанный с ценами на нефть. Вопрос: может ли начаться обратный процесс? Конечно. Только это не пузырь, а экономическая реальность. Нормальное движение волатильного рынка. Российский рынок всегда был волатильным. Наряду с экономическим ростом ключевую роль в данном случае играет монетарная политика государства.

– А вас не настораживает, что ни один инвестбанк не решался прогнозировать индекс РТС на уровне 1500 пунктов уже в феврале?- Нашим аналитикам есть чему поучиться, ведь нормальная рыночная база в России реально появилась лишь около двух лет назад. Тогда были приняты новые стандарты раскрытия информации и стали поступать сведения о компаниях, чьи бумаги находятся в свободном обращении. Сегодня доступен огромный объем данных, который почему-то не обрабатывают ни журналисты, ни аналитики. Многие даже не подозревают, сколько информации раскрывают эмитенты. Откройте любое западное бизнес-издание. Когда выходит статья о какой-либо публичной компании, там подробно рассматривается все: кто ею управляет, какими методами, какие проблемы существуют. В России эти сведения тоже более или менее доступны, только не востребованы.

– Сейчас обсуждается проблема совершенствования стандартов раскрытия информации…- Объясните мне, в чем проблема?

– Например, в избыточности требований к неторгуемым компаниям.- Уже два года никакой избыточности нет. Все эмитенты, организовавшие публичное размещение, в том числе неторгуемые, должны проводить раскрытие. Это вопрос выбора. Не хотите «раскрываться» – значит договаривайтесь с вашими инвесторами, выкупайте у них доли. Таким образом уходите из публичного обращения.

– Как вы оцениваете обязательность проведения IPO на российских биржах перед выходом за рубеж или одновременно с ним?- Мы в свое время довольно мягко дали рынку понять, что хотели бы, чтобы все IPO начинались в России. Именно мягко. Потому что рынок насилия не терпит. Не могу не отметить, что тогда это вызвало бурную дискуссию. Если вы запрещаете какой-то процесс, он все равно будет происходить. Так и здесь: найдется масса разных методов провести первичное размещение за рубежом. И ни один западный регулятор не будет нас поддерживать в желании удержать эмитентов в России. Поэтому необходимо создавать условия, при которых компании сами были бы заинтересованы начинать IPO здесь. В первую очередь совершенствовать инфраструктуру. В этом смысле, повторюсь, почти ничего не изменилось за два года. В частности, до сих пор отсутствует конкуренция инфраструктурных организаций.

– Но в некоторых сегментах конкуренция есть. Например, крупнейших бирж целых две…- Вы считаете, что это конкуренция?

– То есть их должно быть больше?- Например, в США несколько крупных площадок. В России существуют две естественные монополии, каждая в своей нише – РТС и ММВБ. А естественные монополии нуждаются в гораздо более жестком регулировании и гораздо более высокой прозрачности, что не позволило бы обкладывать рынок дополнительным «налогом», как это происходит сегодня. Вы посмотрите, сколько стоит рядовому брокеру войти на биржу!.. А сколько за это платит инвестор?

– На западных площадках расценки ниже?- Конечно. На порядок. Но в России монополистическая ситуация не только с торговыми системами, но и с программными продуктами для брокеров, услугами расчетных депозитариев. Все это ведет к росту издержек и ограничивает доступ на рынок того самого стабильного местного мелкого инвестора.

– Как быть с другой стороной медали – размытием ликвидности при работе с несколькими площадками или расчетными депозитариями? Это ведь тоже ведет к дополнительным затратам…- Сегодня при нынешнем объеме рынка это не главная проблема. Многие инвестиционные институты на Западе торгуют одновременно на трех-четырех биржах в разных странах, причем теми же самыми акциями, и не испытывают проблем с ликвидностью.

– С тем, что проблема рейдерства не надумана, не будете спорить?- Она существовала всегда. Теперь появилось модное слово. Есть еще другой момент – спекулятизация рейдерства, связанная с тем, что рынок растет. На него обращают больше внимания, активно ищут высокоприбыльные активы, которых становится все меньше.

На самом деле это серьезный дополнительный риск российского рынка. Раньше, если помните, часто практиковалось размывание пакетов миноритариев, которое от рейдерства по сути мало отличается. Пришлось поработать, договориться со всеми наиболее крупными участниками. Сказать: ребята, хватит. Была политическая воля, которая позволила принять соответствующий закон. И практика прекратилась. С рейдерством вопрос тот же. Нужна единая концепция регулятора, силовых ведомств и других органов власти, а уж затем последуют законодательные изменения.

Уже лет семь идет речь о совершенствовании системы учета прав собственности. Мы вносили поправки к седьмой и восьмой статьям закона о рынке ценных бумаг, которые до сих пор лежат в Госдуме. По-моему, даже до второго чтения не дошли.

– Неужели настолько тяжело через Думу проходят документы?- Я могу привести другой пример. Недавно правительство поддержало-таки введение биржевых облигаций, которые мы предложили пять лет назад. И это ведь не политический вопрос, каким была, скажем, либерализация рынка акций «Газпрома». Тем не менее он столько времени не решался. И еще пройдет как минимум полгода, прежде чем поправки вступят в силу.

– Законопроект о российских депозитарных расписках тоже давно ждет своего часа…- Это инструмент, который, может, нужен, а может, и нет. Все зависит от валютного законодательства. Когда были жесткие валютные ограничения, предполагалось, что таким образом можно будет «заводить» в Россию активы. Но сейчас тема менее актуальна с учетом того, что рубль может стать полностью конвертируемым уже в следующем году.

– Вы упоминали, что профсообщество никак не придет к консенсусу по закону о борьбе с инсайдом. Что мешает?- То, что российский рынок был и остается инсайдерским. Большинство крупных участников, судя по всему, не заинтересованы в принятии этого закона. Он, кстати, ничего и не дает, кроме определения инсайдерской информации. То есть, грубо говоря, опасен только тем, что кого-то могут назвать инсайдером. Но даже в этой форме закон уже много лет не могут принять.

Журнал «Финанс.» № 13 (150) 3 – 9 апреля 2006 – Финансовые рынки
Беседовал ОЛЕГ МАЛЬЦЕВ

Подписывайтесь на телеграм-канал Финсайд и потом не говорите, что вас не предупреждали: https://t.me/finside.