16 апреля состоялась процедура вскрытия конвертов с заявками на конкурс, а 14 мая совет директоров РВК огласит имена победителей. Но уже сегодня понятно, что выставленные на конкурс деньги будут успешно освоены.
В создании венчурных фондов на паях с РВК заинтересованы 13 управляющих компаний. Каждая из них претендует на сумму от 600 млн до 1,5 млрд рублей из ресурсов РВК. Каждая дала гарантии на привлечение частных инвесторов, которые вложат в венчурные фонды чуть больше, чем государство (в соотношении 51:49).
Всего же на первом этапе РВК планирует распределить 4,8 млрд рублей, а программа на 2007 год ограничена 15 млрд рублей. Учитывая высокий интерес управляющих, вскоре можно ожидать объявления второго конкурса. По оценкам РВК, созданные в 2007 году фонды обеспечат венчурным капиталом до 200 новых инновационных компаний и станут косвенным катализатором создания еще порядка 1000 компаний.
Интерес частных инвесторов к проекту абсолютно понятен: они рискуют ровно так же, как государство, но в случае успеха венчурного фонда получат сверхприбыль. Дело в том, что в проект заложен стимулирующий механизм: частные инвесторы со временем смогут выкупить государственные доли в фонде из расчета доходности государства в размере 5% годовых (но не более уровня инфляции). Другими словами, риски частных инвесторов ограничены, а возможности извлечения прибыли гораздо выше, чем у РВК.
О том, чего государство хочет достичь, используя механизм венчурных фондов, «Ф.» рассказал статс-секретарь, заместитель министра экономического развития и торговли Андрей Шаронов.
Андрей Владимирович, вы довольны, как развивается проект РВК?
– Мы совсем недавно создали Российскую венчурную компанию, успели ее капитализировать, подготовить нормативную базу, сформировать менеджмент и совет директоров, пригласив в него трех независимых директоров – известных представителей бизнеса. Для полугода деятельности неплохо, но это скорее тактическая удовлетворенность.
А стратегически, конечно, нам надо получить не просто результаты нескольких конкурсных отборов, а удачное размещение денег венчурной компании и продажи подросших стартапов. Но это годы: надо понимать, что мы втянулись в жанр, который американцы оценивают в среднем в десять лет, причем многие фонды продлевают свою жизнь еще на два года. То есть в среднем получается порядка 10–12 лет.
Сейчас очень много денег в России, и они очень часто лежат без дела. Почему эти деньги самостоятельно не направляются в венчурные проекты? И если они не направляются, может быть, бизнес резонно считает, что эти проекты не выгодны и рискованны?
– Денег много. И в России, и особенно в мире. Но деньги идут туда, где есть сочетание низкого риска и высокой доходности. Про Россию нужно говорить с учетом существующих страновых рисков – сейчас мы их не будем обсуждать. А, если говорить о венчурном инвестировании, то здесь действуют несколько негативных факторов. Первое – о нем в России плохо знают. Не знают такого класса инвестиционных проектов. А на Западе, особенно в Америке, хорошо знают, но плохо понимают Россию и особенно правовые условия работы с венчурными компаниями. Скажем, у нас нет возможности применять так называемый принцип комитмента. Там вы можете создать фонд, не формируя его на 100% на момент начала деятельности. Это типичная практика венчурных капиталистов. У нас такое невозможно, поэтому вы по определению должны на пороге выложить всю сумму, которую потом будете замораживать, пока не найдете достойные для инвестирования компании.
Мы пошли по пути ряда зарубежных стран, которые прямым участием государства простимулировали приход частных денег в венчурный бизнес, показали, что это безопасно, это выгодно. И государство лично в этом заинтересовано.
То есть вы думаете, что после начала проекта РВК произойдет самостоятельная активизация частных инвесторов на венчурном рынке?
– Да, мы сразу видим этот проект для государства как временный. Это некий стартер, который массой денег и усилием государства в нормативной деятельности должен запустить маховик частных инвестиций.
Израиль с суммой порядка $200 млн в начале 90-х годов сформировал несколько управляющих компаний и потом до окончания инвестиционного цикла продал свои доли и ушел. Больше государство в этом не участвовало. Сейчас сами израильтяне по состоянию на прошлый год оценивают объем венчурного рынка в $8 млрд. Вот к чему мы стремимся.
И предварительные итоги первого конкурсного отбора управляющих компаний, который сейчас проводит Российская венчурная компания, уже подтверждают и даже превосходят наши ожидания – на 4,8 млрд рублей, которые готово выложить государство, частный бизнес заявил почти 13 млрд! Но, пока деньги не пошли в конкретные инновационные стартапы, конечно, рано радоваться…
А, может быть, деньги не идут, потому что у нас перекос в сторону крупного капитала, который считает, что венчурный бизнес просто не даст привычных по абсолютным меркам доходов?
– Я могу только подтвердить, что венчурный бизнес специфический. Он очень высокорисковый, он очень длительный, он требует специальных знаний в конкретной области. Вы не можете позволить вести себя как портфельный инвестор, вы обязаны влезть настолько глубоко в управление конкретными проектами, чтобы вырастить вот крошечную идею до, скажем, «Google».
Каковы перспективы по доходности венчурных вложений?
– Средняя доходность по европейскому и американскому рынку существенно выше средней доходности в обычном бизнесе: от 20 до 40% годовых, хотя есть примеры доходности и в 1000%. Но, повторюсь, это очень рисковый бизнес, и некоторые финансируемые проекты просто исчезают, другие дают отрицательную доходность.
Где гарантии, что средства РВК не будут разворованы при участии частных инвесторов венчурных фондов?
– Сказать, что нас это не волнует, было бы неправильно. В случае с Российской венчурной компанией мы постарались заложить модель, которая должна удержать менеджеров и других партнеров инвестиционного фонда от разворовывания. Она базируется на том, что все рискуют своими деньгами: частные инвесторы вкладывают ровно в ту же компанию, в которую пойдут бюджетные деньги.
Некоторый риск есть и в том, что деньги могут пойти в аффилированные компании. Здесь у нас остается право негативного контроля этих инвестиционных фондов. Мы не сможем сказать управляющей компании: профинансируй этот бизнес! Это нам запрещено. Но мы можем сказать: не финансируй этот бизнес, потому что он не соответствует твоей инвестиционной декларации, ты написал нам, что занимаешься нанотехнологиями, а собираешься инвестировать в биокомпании. Либо поменяй декларацию, либо откажись.
В модель работы венчурных фондов заложен ряд механизмов проверки на аффилированность. Но самое главное – это наличие частного инвестора, который тщательнее относится к своим деньгам, чем государство.
Российские управляющие компании нельзя назвать специалистами в био- и нанотехнологиях. Не получится ли, что им залечат мозги, и деньги просто будут потеряны?
– Можно и нужно называть УК специалистами в секторах, которые они поместят в свои декларации – это не портфельщики, которые купили бумаги и ждут, когда они вырастут, чтобы сбросить. Они покупают компанию, в которой нормальный человек вообще ничего разглядеть не может. Как узнать в молодом ученом будущего гения? Менеджеры УК должны быть экспертами, в этом сложность бизнеса. Поэтому многие компании не позволяют себе разбрасываться на более чем три направления. Потому что просто столько экспертов нет.
И второй момент: мы отбираем УК всего по двум критериям, один из которых – наличие квалифицированных венчурных управляющих. Это те люди, которые как минимум попробовали и как максимум чего-то достигли именно в венчурных инвестициях. Они знают и финансовые рынки, и предмет.
Мы разговаривали на днях с очень крупной американской компанией Draper Fisher Jurvetson, у которой под управлением находится более полутора миллиарда долларов в венчурном бизнесе. Они говорили, что очень консервативны по отраслям и придерживаются того, что знают, а не того, что сейчас модно.
У людей, имеющих гениальные идеи, как правило, нет никаких компаний. Они будут рассматриваться?
– Будут. Но это как бы еще такая донулевая, доисторическая стадия развития. Все-таки венчурная компания должна иметь дело с юридическим лицом, объем продаж которого, согласно нашим условиям, не превышает 150 млн рублей в год. Если это просто ученый с набором идей, его невозможно напрямую проинвестировать.
Я думаю, что тут должна быть другая инфраструктура. В малом бизнесе есть бизнес-ангелы, которые могут дать небольшие деньги таким гордым одиночкам. Они должны внятно изложить, а бизнес-ангел – внятно оценить, есть здесь какие-то бизнес-перспективы или нет. После создания компании такие люди могут непосредственно взаимодействовать с венчурными фондами.
Но если бизнес-ангел оценит привлекательность бизнеса, он его и будет выводить на высокие обороты…
– Да, но возможности этого ангела ограничены. Здесь возможна ситуация, что ангел проинвестирует, но компания никогда не вырастет из этих 150 млн рублей или будет расти столько, что создатели ее не дождутся больших результатов. Поэтому дальше они, сформировав это научно-бизнесовое ядро, могут пойти и продаться в венчурную компанию, которая может дать деньги, несопоставимые с тем, что они стоят сейчас. На вырост.
Ну, они с таким же успехом пойдут к Виктору Вексельбергу, который самостоятельно даст кучу денег…
– И очень хорошо. У нас нет задачи всех инноваторов подмять под венчурные фонды, созданные с госучастием. Если Вексельберг или другие крупные инвесторы готовы свои деньги вкладывать, то мы ровно этого и хотим. Это ускоряет задачу создания инфраструктуры венчурного бизнеса. В результате больше талантливых людей смогут найти партнеров и инвесторов, с которыми создадут хорошую, успешную компанию.
Если я мелкий предприниматель и хочу получить деньги по этой программе, что мне надо делать?
– Вам нужно предлагать свои бизнес-идеи управляющим компаниям, которые будут отобраны РВК на конкурсной основе или в компании, которые уже отобраны в регионах. В некоторых фондах будет по 3 млрд рублей. Прелесть состоит в том, что они сразу не потратят все свои немалые деньги. Они могут себе позволить пять лет ковыряться и искать надлежащие объекты для вложений. Деньги в это время в лучшем случае будут лежать на депозите.
Когда же начнется реальная работа по финансированию стартапов с участием РВК?
– С 16 апреля по 11 мая мы отсмотрим все 13 поступивших на первый конкурсный отбор заявок и 14 мая сможем назвать победителей. Затем в течение трех месяцев управляющие компании, признанные Советом директоров РВК победителями, должны будут сформировать заявленные ими венчурные фонды, то есть вложить частные деньги, к которым мы присовокупим государственные, и зарегистрировать правила доверительного управления. То есть получить легальные основания для начала деятельности по поиску стартапов. Реально эта деятельность может начаться в лучшем случае в середине лета.
А у вас есть какой-нибудь синоним к слову «стартап»?
– Это высокотехнологичная маленькая компания на ранней стадии развития, как правило, с годовым оборотом не более 150 млн рублей.
Частный инвестор, обладающий, скажем, миллионом рублей, может ли стать инвестором венчурного фонда?
– Вложения в инновации – довольно специфический вид инвестирования. Мировой опыт венчурного инвестирования не рекомендует свои личные, небольшие сбережения вкладывать в венчурный бизнес. Сейчас в Госдуме обсуждается такая правовая новелла, как понятие «квалифицированный инвестор». Ее принятие закроет простому гражданину возможность напрямую участвовать в подобных вложениях и таким образом убережет его накопления. Венчурный бизнес – это специфическая форма инвестирования, предполагающая профессиональный выбор и повышенную ответственность за него.
У вас нет ощущения, что управляющие компании впишутся в проект РВК из имиджевых соображений, не особо рассчитывая на серьезный результат?
– Если впишутся из-за имиджа, это не так плохо, потому что им важен имидж, а если им важен имидж, то они должны сохранять хорошее лицо. У нас были переговоры, не буду называть организацию, но для нее важно принципиально участвовать в начале этого проекта именно из-за репутационных факторов. Здесь ничего плохого нет. При этом, включившись в процесс, они будут вынуждены пройти всю цепочку: найти стартапы, вырастить их, продать и зафиксировать прибыль. Это хороший вариант.
Подтекст вашего вопроса в том, придут ли сюда малоподготовленные и плохо понимающие компании. Для этого у нас есть Совет директоров, который будет внимательно изучать претендентов. В совете есть два уважаемых иностранца, один из которых Игаль Эрлих, ровно такой же путь прошедший с израильским фондом Yozma. Другой – бывший премьер-министр Финляндии Эско Ахо. Он сейчас продолжает свою работу в «Ситре» – похожий на РВК фонд, правда, основанный немножко на других принципах. У них тоже есть право вето по ряду существенных вопросов работы фондов: они не могут навязать решение, но могут его заблокировать. И мы рассчитываем, что это будет как раз таким элементом профессионального отбора.
Андрей Шаронов о конкуренции венчурных фондов
Региональные венчурные фонды в общей системе государственной поддержки венчурного бизнеса какую роль играют?
– В некотором смысле – это пилотные проекты участия государства в этом жанре, но их масштабы очень не велики по сравнению с ролью на данном рынке Российской венчурной компании. Самый большой региональный фонд насчитывает 800 млн рублей, из которых 200 – федеральных, 200 – региональных и 400 – частных.
Но это в Москве и Татарстане, а так фонды есть и всего по 120 млн рублей. Это пилотные проекты, рассчитанные на небольшие региональные рынки. Но их уже много у нас – порядка 20 проектов на разных стадиях. Некоторые с прошлого года запущены, некоторые в этом году только начинают свою работу.
Компании, подавшие заявки на конкурс РВК
«ВТБ Управление активами»
«Универсальные инвесторы»
«НМ-Траст»
«Лидер»
«Биопроцесс Кэпитал Партнерс»
«Центр»
«ФинансТраст»
«Ак Барс Капитал»
«Инфраструктурные инвестиции»
«Оптима венчур кэпитал»
«РДМ-Траст»
НПО «Геоэкотехнология»
«Роэл Капитал»
Приоритетные направления инвестирования венчурных фондов, создаваемых с участием РВК
1. Безопасность и противодействие терроризму;
2. Живые системы (понимаемые в данном случае как биотехнологии, медицинские технологии и медицинское оборудование);
3. Индустрия наносистем и материалов;
4. Информационно-телекоммуникационные системы;
5. Рациональное природопользование;
6. Транспортные, авиационные и космические системы;
7. Энергетика и энергосбережение.
Журнал «Финанс.» №16(202) 23-29 апреля 2007 – Экономика
Олег Анисимов
Подписывайтесь на телеграм-канал Финсайд и потом не говорите, что вас не предупреждали: https://t.me/finside.