— Нина, почему вы решили поставить шекспировскую комедию «Сон в летнюю ночь», ведь в Москве она играется уже как минимум на трех площадках?
— Я задумала эту постановку давно. Но не хватало времени, были другие проекты. А сейчас все сложилось. Мне кажется, что все возрастающее количество «Снов» можно объяснить актуальностью темы: людям не хватает гармонии, а эта пьеса о том, что гармония возможна, что в конечном итоге все у всех будет хорошо. Но «Сон» — это моя пьеса. Я с детства думала о том, что можно заснуть, а, когда проснешься, все проблемы решатся сами собой — в любви, в быту, на любом уровне. В пьесе все так и происходит. Это спектакль-сказка, спектакль-мечта, он об осуществлении всех желаний. Для меня это близкая тема. Можно сказать, что у меня детское восприятие мира, я живу с ощущением, что, если чего-то очень хотеть, это сбудется. Я хочу, чтобы мир был разноцветным, чтобы боги спустились на землю и разрешили все проблемы, чтобы все мои желания осуществились. Я хочу гармоничную жизнь.
— Почему был выбран новый перевод «Сна», который изменил сложившиеся стереотипы, в том числе и традиционное название пьесы?
— Главная задача переводчика — передать дух произведения: слово все равно не передашь, оно сугубо национально. Мне кажется, в переводе Осии Сороки передан дух «Сна». Потому что Шекспир делал спектакли для народа и разговаривал с народом на одном языке — простом и неизящном. И в новом переводе поэзия неизящного языка возникает сама собой.
— Почему действие «Сна» перенесено из Афин в Африку?
— Для меня важно, чтобы действие происходило где-то далеко, в южной, сказочной стране. Афины для Шекспира — это приблизительно то же самое, что для нас Африка. Так что место действия — это и Африка, и Азия, и Филиппины, некая жаркая страна.
— Легко ли дался спектакль?
— Совсем нет. У нас очень много трудностей. Но это как в кроссворде: чем сложнее слово, тем интереснее его угадать. Каждый день появляются новые идеи, новое видение отдельных сцен. Мы с артистами решаем какой-то захватывающий ребус. Вообще у этого спектакля уже очень интересная судьба. Не я его создаю, а он меня. Эта работа меня преображает, заставляет заниматься собой. Я начала учить английский язык, потому что вдруг полюбила слово, в полном пренебрежении к которому меня обвиняли. А оформление сцены мне приснилось — я увидела небо в цветах, потом оказалось, что это означает осуществление всех желаний и приближение истины. Мы используем много символов, обрядов — на счастье, на удачу. Так что у нашего спектакля оздоровительные цели.
— Шекспировские комедии все еще актуальны?
— Я думаю, что да. На первый взгляд эти пьесы очень просты и наивны, но на самом деле они содержат в себе много информации, много энергетики. Зритель может отстраненно думать о том, что на сцене происходит что-то глупое или смешное, или красивое, но незаметно для себя самого насыщается энергией радости, верой в то, что все будет хорошо. Пьесы Шекспира не от ума: это не какие-то логические ребусы — они воздействуют на чувственном уровне. Драматург разговаривает со зрителем при помощи остроты чувств, его герои перенасыщены эмоциями. И зритель получает невероятный заряд энергии.
— Зритель устал от умственных пьес?
— Да, игра ума увела нас куда-то в сторону. Мы перестаем верить, говорим слова «любовь» или «дружба» и не верим в них. Налипло очень много шелухи и грязи. Хочется очистить, очиститься. А у Шекспира есть дружба, есть любовь — в том понимании, в котором они и должны быть. Это не расскажешь словами, но на чувственном, эмоциональном уровне это можно объяснить.
— Почему в ваших спектаклях, переполненных жаждой жизни и радостью, чаще всего горькие финалы?
— Нет, они не горькие. Там плачешь, но я называю это катарсисом. Это может быть как в спектакле «Мамапапасынсобака»: сначала смешно-смешно, потом грустно-грустно, но это не значит, что все плохо, ведь слезы очищают. Я не люблю печальные финалы. Например, моя Катерина в «Грозе» не умирает, а уходит в небо. Но закон комедии требует давать грустную ноту, чтобы все не превратилось в глупость. Важна гармония.
— Сон, видение, мистика, ирреальность — тоже неотъемлемые части ваших постановок. Это отражение собственного мироощущения?
— Несомненно. Мне кажется, что сон и реальность существуют рядом и влияют друг на друга. Во сне мы не умираем, мы думаем, чувствуем, переживаем весь комплекс эмоций — порой даже более сильных, чем в жизни.
— Ваше первое образование актерское, вы три года играли в Самарском театре. Какой была актриса Нина Чусова?
— Мне постоянно доставались роли лирических и трагических героинь. Я играла Нину Заречную, Настену в «Живи и помни» Распутина. А мне хотелось играть характерные, веселые роли. Но об этом периоде вспоминать сложно: как будто это было в другой жизни, как будто я говорю не о себе, а о некой Нине Чусовой, которая играла Нину Заречную. Я помню только одно ощущение: на классику нагоняется целый зал школьников и студентов, стоит шум, гам, улюлюканье, ты выходишь, и вскоре они начинают ловить каждое твое слово, «есть» каждый жест. Этот зал было сложно «взять», и, когда это удавалось, возникало чувство полета, радости необыкновенной. В такие моменты я чувствовала себя великой артисткой.
— Воронеж, где родились и учились, вы сменили на Самару, где играли, а потом на Москву. Как это происходило?
— Я никогда ничего в своей жизни не делала сознательно. И ответить на вопрос, почему так случилось, не могу. Помню свое состояние: лежу на диване в Самаре и мне плохо. Все надоело, хочется уехать. Год во мне зрело решение стать режиссером. И однажды я поняла, что ничего другого делать не хочу, и купила билет в Москву. Из Воронежа уехала потому, что хотела почувствовать себя самостоятельным человеком, жить отдельно от родителей. Так что все переезды в моей жизни получались сами собой.
— Москва стала родным городом?
— Сейчас мне кажется, что я всю жизнь здесь жила. У меня даже не было периода адаптации. Когда я поступила в ГИТИС на курс к Леониду Ефимовичу Хейфицу, я была так занята, что приспосабливание к Москве произошло само собой.
— Спектакли Нины Чусовой выходят один за другим. Как можно существовать в таком сумасшедшем ритме?
— Как сказал мой педагог по английскому, «самый свободный человек — занятой». Он начинает дорожить своим временем и не тратит его на пустые вещи. Я успеваю заниматься языком, репетировать по 12 часов в день и еще выбираться куда-то с друзьями. Но я начинаю приходить к выводу, что нужно работать над одним спектаклем. Хотя идеальная ситуация для меня, когда я работаю над двумя постановками, потому что они дополняют друг друга. Когда я репетировала «Тартюфа» в МХТ, я начинала работать над «Сном». Там играли настоящие мастодонты, знаменитые, зрелые, опытные артисты, а здесь — молодежь. Смена атмосфер, как контрастный душ, необходима.
— Критики сильно расстраивают?
— Если серьезно воспринимать все высказывания в свой адрес, можно сойти с ума. Главное — мы дарим зрителям радость, они нас за это благодарят. Наши спектакли, несмотря на нападки критики, получают призы. И вообще я воспринимаю свои работы трезво и с долей иронии. Если у меня что-то не получается, я прекрасно это осознаю. Я не переживаю по поводу того, что когда-то сделала спектакль «Фаллоимитатор». Ну и что? Пробуя и ошибаясь, ты идешь по своей дороге. Для меня спектакли — отражение моего внутреннего мира, моего сегодняшнего состояния.
— Какой спектакль самый любимый и какой будет следующим?
— Любимый — тот, который делаю. После премьеры спектакль перестает быть моим, начинает жить какой-то своей жизнью, развивается, исчезает. Я не занимаюсь реанимацией, не цепляюсь за прошлое. Следующим будет «Ревизор» в театре Моссовета с Гошей Куценко в роли Хлестакова. Это для меня театр-загадка, там я еще не работала. Я пока не понимаю, как он живет. Репетиции начнутся в феврале. В январе я уезжаю в Азию, путешествовать. Таиланд, Камбоджа, Лаос, Вьетнам. Впереди у меня Индия и Африка. Это абсолютно другая реальность. И мне это нравится.
Журнал «Финанс.» № 48-49 (89-90) 20-31 декабря 2004 — Отдых
Беседовала МАРГАРИТА УДОВИЧЕНКО
Подписывайтесь на телеграм-канал Финсайд и потом не говорите, что вас не предупреждали: https://t.me/finside.