Речь пойдет именно об устойчивости перед лицом кризиса, а не о показателях экономики. Это далеко не одно и то же: скажем, в США перед Великой депрессией ВВП хорошо рос – но тем глубже было последующее его падение. Поэтому важно выяснить, каковы же основные угрозы, которые несет кризис дефляционного типа, – и, соответственно, какими должны быть «встроенные стабилизаторы» общества, желающего успешно сопротивляться этим угрозам.
Часть ответа на этот вопрос вполне очевидна – к примеру, ясно, что универсальной надобностью перед лицом любых проблем является отлаженная система национальной обороны, безопасности и охраны правопорядка. Ясно также, что здоровое народонаселение – это тоже весьма позитивный фактор при любых неприятностях. Но что еще стране нужно иметь в первую очередь? Давайте порассуждаем.
Итак, дефляционный кризис подобен «спирали сжатия»: разоряются компании в проблемных отраслях, это вызывает рост безработицы и урезание зарплат – тем самым снижается совокупный спрос, и, как следствие, уже уцелевшие предприятия вынуждены сокращать производство, увольнять персонал и т. д. Для России это означает, что в первую очередь трудности коснутся ныне самых удачливых отраслей, работающих на экспорт; после этого они распространятся на тех, кто кормится на заказы от этих секторов, – и далее по цепочке.
Стало быть, сразу очевидна острая необходимость в развитой и отлаженной социальной системе: многим пострадавшим от кризиса придется какое-то время жить на пособия по безработице или даже на родительские пенсии. Далее, необходима система переподготовки специалистов – чтобы рабочая сила перетекала из ставших аутсайдерами отраслей в более живучие секторы. Разумеется, нужна система обеспечения кадровой мобильности – зачастую работу можно будет найти лишь в других городах, так что без запасов свободного и доступного жилья не обойтись. И – по тем же причинам – особое значение приобретет инфраструктура обеспечения территориальной связности внутри России: автомобильные и железные дороги, почты, телефонные сети, интернет и т. д.
Возможности многих людей по ремонту жилья, частым поездкам на личном автомобиле и т. п. заметно уменьшатся – отсюда безусловная важность общественного транспорта и нормально работающей жилищно-коммунальной сферы.
Разумеется, и в самой экономике должны быть здоровые ключевые элементы – к примеру, сильная финансовая система: ведь дефляционный коллапс чреват массовым банкротством банков благодаря «эффекту домино», когда разорение одних учреждений порождает неразрешимые проблемы у других.
Очень важен мелкий и средний бизнес – он, как правило, работает на местный спрос и поэтому в наименьшей степени подвержен влиянию перепадов спроса глобального: легко понять почему. Представьте себе, что в некой деревне 100 дворов, работающих на принципах натурального хозяйства; в них 100 коров, на которых в сумме уходит, к примеру, 400 человеко-часов в день. Пусть теперь жители создали общую ферму, куда отправились все коровы и на которой работает несколько человек, – при этом суммарные трудозатраты резко сократятся (примерно на порядок). А что будет, если продолжать укрупнение дальше – к примеру, создать большую ферму для коров из 10 соседних деревень? А ничего – производительность труда если и вырастет, то слегка; чтобы увидеть нечто большее, потребны крупные капитальные затраты – но даже это не даст ничего особо прорывного.
Теперь оцените степень подверженности кризису каждой из этих систем. В первой кризиса перепроизводства быть не может, потому что спрос и предложение при натуральном хозяйстве находятся в одном и том же месте (внутри двора) – зато при этом бывает перманентный «кризис недопроизводства» по причине крайне низкой производительности. В третьей системе все наоборот – эффективность приличная, но предложение очень оторвано от спроса, так что колебания последнего для предпринимателя бывают внезапными (особенно неприятно это потому, что крупные заводы строятся несколько лет, за которые спрос может сильно измениться по сравнению с исходными прикидками). Кроме того, такое производство эффективно лишь при сохранении крупного масштаба – если же спрос упал, то приходится снижать предложение, что тут же влечет за собой рост удельных издержек на единицу продукции. И лишь во второй системе сохранен необходимый баланс: и спрос с предложением достаточно близко, чтобы не быть застигнутым врасплох, и – благодаря специализации – производительность труда достаточно высока, чтобы не находиться постоянно на грани выживания. Именно поэтому так важно развивать локальные бизнесы – когда значительная часть потребляемого продукта производится на месте (но не внутри самого домохозяйства), там складываются цепочки спроса и предложения, охватывающие все сферы локальной жизни, причем цепочки эти очень и очень устойчивы – по большому счету, их не волнует то, что происходит на Уолл-стрит.
Таким образом, в общих чертах ясны основные факторы, которые способны позволить обществу успешно сопротивляться натиску мирового кризиса. Повторим их вкратце: национальная безопасность, здоровье людей, социальная система, инфраструктура транспорта и связи, ЖКХ, финансовая система, а также мелкий и средний бизнес вкупе с развитой в целом местной общественной (и экономической) самодеятельностью. Давайте посмотрим, что же в этих сферах мы «нажили в последнее время».
Безопасность. Вопрос о национальной безопасности выходит за пределы главных тем этого материала, поэтому просто приведем без комментариев несколько чисел и фактов, сравнивающих то, что было в бедные 1990-е, – и что «мы нажили» в богатые нефтедолларами 2000-е.
Стратегические ядерные силы России к началу 2000 года насчитывали 1084 баллистические ракеты с 4916 боевыми частями и 81 самолет с 926 крылатыми ракетами (всего 5842 заряда). К началу 2007 года их значения упали соответственно до 681 и 2460, 79 и 884 (всего 3344 заряда).
В 2000-е годы в войска было поставлено баллистических ракет в 3,5 раза меньше, чем в 1990-е, танков – вдвое, кораблей и катеров – в пять раз, самолетов – в тридцать раз.
Можно еще упомянуть сообщения экспертов о том, что ключевые военные технологии стремительно утрачиваются и часть из них уже не может быть воспроизведена – именно этим объясняется наметившаяся тенденция отказов иностранных заказчиков от российского оружия (или претензий к оружию).
Наконец, именно в 2000-е годы Россия подписала с КНР договор о 200-километровой демилитаризованной зоне вдоль границы двух стран: достаточно лишь взглянуть на карту, чтобы увидеть, что, за крайне редкими исключениями, в России на расстоянии 200 км от границы с Китаем наличествуют только очаговые поселения и нет никакой инфраструктуры – тогда как с китайской стороны ситуация совершенно иная. О прочих силовых структурах лучше помолчать.
Здоровье. Политика российского государства в этой области – как, впрочем, и во всех прочих – делится на две части: демонстративную и реальную. Первую легко найти в официальных статистических сводках: если открыть на сайте Росстата таблицу «Основные показатели здравоохранения», то вылезут советского типажа данные вроде количества врачей или доступного числа посещений в поликлиниках. Между тем понятно, что реальный результат работы системы здравоохранения – не число койко-мест, а реальное укрощение болезней – и вот тут-то дела обстоят весьма печально. Уровни заболеваемости по ключевым группам болезней выросли с 2000 по 2006 год (более свежих данных пока нет) на 18–56% (), причем круче и монотоннее других растут болезни системы кровообращения (сердечно-сосудистые). Они в наибольшей степени определяются стереотипами образа жизни, а также социальной и природной средой – иначе говоря, ровно теми сферами, на которые государство может и должно прямо влиять.
Но еще хуже обстоят дела в сфере болезней детей – тут за 2000–2006 год рост по всем направлениям просто катастрофический. При этом государство проводит в системе здравоохранения какие-то истерические реформы – например, резко поднимает зарплаты одним категориям работающих и оставляет их прежними у других, после чего приходится срочно решать, как исправить «неожиданные» последствия. Наконец, вся система обеспечения бесплатными лекарствами весьма коррумпирована и в содержательной части представляет собой издевательство над стариками и инвалидами.
Таким образом, российское народонаселение становится все более больным – «отличное» подспорье в условиях грядущего кризиса, когда конкуренция на рынке труда изрядно вырастет и людям придется и на работе, и в поисках оной вести себя весьма энергично.
Социальная сфера. Ключевой момент тут – это трансферты и прежде всего пенсии. Казалось бы, золотой дождь нефтедолларов пролился на казну – однако на положении пенсионеров это никак не отразилось: согласно официальным данным Росстата, отношение средней пенсии к прожиточному минимуму пенсионера после кризисного провала 1999–2000 годов вернулось к уровню середины 1990-х, но не выше – а ведь этот уровень равняется всего лишь 100% (). Только вдумайтесь в этот факт: средняя (не минимальная, а средняя!) пенсия в стране, экспортирующей сырье, на пике цен этого сырья всего лишь равняется прожиточному минимуму пенсионера.
Даже не говоря о крайне негативном влиянии на совокупный спрос (свыше четверти населения России – пенсионеры), это просто стыд и позор власти. Частный бизнес вполне почувствовал взлет экспортных доходов – зарплаты росли быстрее инфляции, а вот на пенсионеров власти пожалели денег. Отношение средней пенсии к средней зарплате в течение всех 2000-х годов непрерывно снижается, в целом упав с 31% до 23% (), что уже почти вдвое ниже, чем значение середины 1990-х (около 40%). Небезынтересно отметить, что расходы Пенсионного фонда в 2006 году составили 5,6% ВВП, тогда как за 10 лет до того они равнялись 6,0%. При этом в фонде постоянный дефицит, а реформа с треском провалена. Однако и вне трансфертов социальная политика государства ниже всякой критики – несмотря на широко разрекламированные повышения минимальных зарплат и окладов бюджетников, в реальности «децильный коэффициент», или «коэффициент фондов» (отношение доходов 10% самых богатых к доходам 10% самых бедных), с 2000 по 2007 год вырос с 13,9 до 16,8 (). Но зато в списке 500 богатейших людей России от журнала «Финанс.» аж 101 долларовый миллиардер.
Транспорт и связь. Инфраструктура транспорта и связи – еще одна важная тема, регулярно порождающая непонимание у людей. Например, все слышали про отлично обустроенные федеральные трассы «Дон» или «Амур» – однако, с точки зрения смыслов, о которых написано выше, куда большую значимость имеют те дороги, что соединяют различные города в провинции: областные центры между собой, районные центры с областными и т. п.
А вот тут дела обстоят весьма печально – особенно если взглянуть на показатели динамики общей протяженности автодорог общего пользования с твердым покрытием: уверенный рост 1990-х сменился в начале 2000-х годов инерционной стагнацией, за которой начиная с 2005 года последовало снижение () – из данных последних двух лет исключены так называемые «дороги местного значения», поскольку до 2006 года они не учитывались в официальных цифрах Росстата. На самом деле все еще печальнее, поскольку «дорога с твердым покрытием» – это лишь официальная формула, за которой скрываются в основном гравийные и щебеночные дороги (около половины от общей длины дорог с твердым покрытием). Кстати, замечание об этом обстоятельстве содержалось в официальной сводке Росстата еще год назад – но из новых материалов уже исчезло. Ну и, наконец, того, что можно назвать приличной дорогой – шире 7 метров и с покрытием, допускающим движение со скоростями свыше 100 км/ч, – в России меньше, чем даже в любой из соседних скандинавских стран.
Проблема, однако, не только в том, что хороших дорог мало, – в случае кризиса даже по ним, возможно, не на чем будет ездить. Перевозки пассажиров, худо-бедно державшиеся до начала текущего столетия, затем стали резко валиться – и к нынешнему моменту в среднем уполовинились по сравнению с уровнем 2000 года (). Интересно, кстати, что публика в основном воспринимает этот факт спокойно – мол, ну понятно, ведь за это же время в разы выросло количество автомобилей у людей. Однако это фантом: согласно статистике Росстата, в реальности в 2000 году личной машиной владело 27% домохозяйств, а к 2006 году (свежее данных нет) эта доля выросла лишь до 35%: это означает, что из каждых 100 домохозяйств в 2000 году в общественном транспорте нуждалось 73, а в 2006 – 65; таким образом, спрос снизился всего на 16%, тогда как перевозки – на 42% (включая сюда и частные автобусы).
В очень похожей пропорции менялось и число доступных к использованию транспортных средств – в целом в 2000–2006 годах оно снизилось на 28,5%, т. е. в 1,4 раза ().
Но даже и это еще не все. Помимо наличия элементов инфраструктуры транспорта и связи, большое значение имеет и доступ к ним для максимально широкого круга потребителей – а здесь дела тоже плохи. Например, развитие сельской инфраструктуры весьма красноречиво: по сравнению с 2000 годом в 2006 году ввод в действие автодорог с твердым покрытием на селе сократился в 3,5 раза, а газовых сетей (что особенно удивительно на фоне официозных фанфар на тему славных деяний «Газпрома») – в 1,5 раза. По сведениям Росстата, свыше четверти сел вообще не имеет выхода в дорожную сеть общего пользования с помощью дорог с твердым покрытием. Доля сел без единого почтового отделения, хотя и не слишком велика (4,2% по итогам 2006 года), все же удвоилась по сравнению с началом века (). Число почтовых отделений, почтовых ящиков, погрузочно-разгрузочных машин и транспортных средств почты постепенно сокращается.
Кстати, весьма забавно слышать на это возражение: «Какая почта в нашу интернет-эпоху?». А вот какая: по официальным данным Росстата, с 2000 по 2007 год число отправленных за год писем выросло в 1,6 раза, посылок – в 3,6 раза, денежных переводов – в 4 раза, услуг экспресс-почты – в 6 раз.
Жилье. Нечто похожее имеет место и в жилищной сфере – многие читатели могут привести примеры регулярных отключений воды и электричества в их доме, и уж тем более в их городе. Объективное состояние систем подачи горячей воды, отопления и канализации, а также электрических сетей проконтролировать невозможно: весь сектор ЖКХ до крайности закрыт и коррумпирован.
О состоянии жилищного фонда кое-какой намек на реальность можно отыскать в официальных данных Росстата, согласно которым с 2000 по 2006 год удельный вес ветхого и аварийного жилья вырос на треть с 2,4% до 3,2% – это несмотря на все фанфары по поводу бурного роста строительной активности в последние годы.
Что же касается доступности жилья для массового покупателя, тут дела обстояли невесело всегда – но национальный проект «Доступное жилье» довел их до фантасмагорического состояния.
В середине 2008 года индекс доступности жилья (отношение медианной цены единицы жилья к медианному доходу домохозяйства) достиг 9,4 для вторичного рынка и 11,2 для первичного () – это означает, что Россия в среднем (!) уже почти достигла уровней Санта-Моники и Санта-Барбары, на очереди Вест Холливуд и Беверли Хиллз; Нью-Йорк с Лос-Анджелесом и даже Силиконовая долина отстали. Для сравнения приведем рекордные уровни означенного индекса в самых проблемных районах Запада по данным Четвертого ежегодного международного обзора доступности жилья от Demographia (Wendell Cox Consultancy): Лос-Анджелес – 11,5, Сан-Франциско – 10,8, Сан-Диего – 10,0, Силиконовая долина – 9,3, Южная Англия – 8,9, Сидней – 8,6, Ванкувер – 8,4, Лондон – 7,7, Перт – 7,6, Мельбурн – 7,3, Майами – 7,1. После достижения этих уровней там начался кризис рынка недвижимости. Но это рекордные высоты – а средние по странам значения составляли 6,3 по Австралии и Новой Зеландии, 5,5 по Великобритании, 4,7 по Ирландии, 3,6 по США и 3,1 по Канаде. В целом же считается, что хороший уровень индекса доступности жилья ниже 3,0, а если он выше 5,0, то жилье считается «чрезвычайно недоступным».
Финансовая система. Обратимся теперь к финансовой системе России. Отношение широкой денежной массы к узкой стремительно растет () – только для России это М2/М0, а не М3/М1, более уместное в Штатах. Сам по себе этот рост на текущих уровнях денежного мультипликатора (меньше 4) – явление вполне позитивное, однако темп роста в 2007–2008 годах столь велик (благодаря резкому росту кредитов – особенно потребительских и строительных), что генерирует изрядную инфляцию. Говоря же об устойчивости финансовой системы, обратим взор всего на два отношения: резервов к депозитам до востребования () и иностранных активов к иностранным пассивам ().
Первое говорит об устойчивости банковской системы перед паникой вкладчиков – т. е. о способности избежать «внезапной смерти» из-за невозможности платить по текущим обязательствам: как видно из картинки, эта величина снижалась в середине 1990-х (усугубив кризис 1998 года и породив банкротства многих банков), затем резко выросла – но после 2004 года она вновь отправилась вниз, уверенно превзойдя к нынешнему моменту даже минимумы 1998 года.
Второе отношение иллюстрирует валютные риски. Показатель перекрыл антирекорд 1997/98 годов, опустившись до отметки 0,5. Это означает, что, если рубль сильно упадет, это будет катастрофой для многих банков. Чтобы не допустить подобного развития событий (а заодно и для борьбы с инфляцией), Банк России обязан держать курс рубля относительно высоким – разумеется, с самыми печальными последствиями для всех отраслей реального производства.
Малый бизнес. Для начала просто числа. В России работает приблизительно 1 млн малых предприятий, т. е. примерно 7 на 1000 человек населения. Это число незначительно увеличилось в течение 2000-х годов. Во всех объектах малого предпринимательства, включая зарегистрированных индивидуальных предпринимателей, работает около 9 млн человек – это примерно 12% рабочей силы страны; малый бизнес производит чуть больше 10% ВВП России.
Для сравнения: в США 74 малых предприятия на 1000 человек населения, в Италии – 68, в Великобритании – 46, во Франции – 35, в ЕС в целом – 45, в Японии – около 50. В малом бизнесе занято 80% рабочей силы Японии и свыше 50% в США и ЕС.
В Штатах именно в малом бизнесе трудится около 40% специалистов в области высоких технологий и новейшего оборудования – в России такого нет и близко, зато есть национальный проект «Нанотехнологии» (надо полагать, не менее успешный, чем «Доступное жилье»). Наконец, доля малого бизнеса в ВВП в развитых странах уверенно превышает 50%, а в ЕС – даже 60%.
Контраст весьма разителен, с течением времени он только усугубляется – а с точки зрения соображений устойчивости экономики, ситуация еще хуже. Например, свыше четверти малого бизнеса приходится на Москву, а подавляющая часть сектора окажется в крупных городах.
Между тем локальный бизнес создает разветвленный каркас общественной стабильности. Это местные магазины и кафе, парикмахерские и общества взаимного кредита, ремонтные мастерские и телерадиостанции, бытовой сервис и пищевое производство, швейные ателье и обувные мастерские, мини-электростанции и газовые службы, организации водоподачи и вывоза мусора, автобусы и такси, озеленители и дорожные строители, службы канализации и домостроители, телефонисты и интернетчики, а также локальные производственные ячейки общенациональных сетевых корпораций. То есть все, что способно работать почти исключительно на местный же спрос.
Если с малым бизнесом в целом дела обстоят просто плохо (кстати, представьте себе, какой ценой даются ему 10% ВВП, если дань «проверяющим органам» составляет половину этой величины – по официальным оценкам Минэкономразвития), то с местным вообще никак – по существу его просто нет.
Итоги. Так что же мы «нажили» в последнее время? Национальная безопасность не улучшается, здоровье людей продолжает ухудшаться, социальная система остается беспомощной, неравенство усиливается, дорожная инфраструктура активно деградирует, общественный транспорт исчезает, доступность жилья стремительно снижается, местный бизнес отсутствует напрочь. Весьма характерно, что, по данным ООН, несмотря на все нефтедоллары, Россия с 1995 по 2005 год отползла в сводной таблице комплексного Индекса человеческого развития (Human development index) с 50-го на 67-е
место, где и пребывает – между Албанией и Боснией.
В свете вышесказанного остается предположить лишь, что «нажили» мы китайский спрос на сырье и американскую инфляцию – благодаря которым цены на товарных рынках взлетели в небеса, тем самым нарастив российский ВВП и валютные резервы. Однако манна небесная не бесконечна – и позитив начал улетучиваться. Среднесуточная добыча нефти в России показывала годовое снижение каждый месяц в текущем году – и хотя бы стабилизировать ее уровень будет непросто, ибо для этого нужны время, огромные инвестиции (для них нужно будет даже при нынешних ценах полностью по сути убить весь бюджетный профицит) и специальные разработки (которых нет): никакие госфонды сами по себе тут не помогут.
Грустная картина возникает и при взгляде на компоненты ВВП. За последние годы поменялась структура использования ВВП: если в 1999 году доля домохозяйств в конечном потреблении составляла 52,4%, то в 2007 году она упала до 47,9%; зато доля органов управления выросла с 14,6% до 17,6%.
В промышленности агрессивно росли экспортные отрасли, а за ними пошли те, что ориентированы на держателей крупных денежных потоков, взлетевших благодаря нефтяному дождю. Остальные же не блещут.
В сельском хозяйстве характерная картина – экстенсивное производство (хлеба и некоторые другие области земледелия) прибавляет само по себе, но в основном в частном секторе: скажем, почти весь прирост сбора зерновых пришелся на фермерские хозяйства. В интенсивных отраслях земледелия (картофель, овощи) доля частного сектора подавляющая (85–95%), а в животноводстве явный успех лишь в птицеводстве, дающем самую быструю отдачу вложений; производство мяса и молока все еще продолжает падать. В общем, растет то, что может «расти само», в то время как отрасли, требующие создания инфраструктуры, стагнируют. За это властям жирный минус.
Ключевые производства деградируют: выработка цельномолочной продукции в первом полугодии сократилась на 4,7% против того же периода прошлого года, цемента – на 2,6% (в том числе отдельно в июне – на 13,5%), стальных труб – на 6,8%.
Более того, уже и сам ВВП в целом начал заворачивать вниз (). Во втором квартале темп роста составил 7,5% (в первом было 8,5%).
В заключение хотелось бы отметить также фактор общественный и просто человеческий. Пресловутая «вертикаль власти» породила в сущности феодальную систему, в рамках которой крупные денежные потоки контролируются и облагаются данью кланами приближенных к должностным лицам людей.
Частный бизнес находится в почти полной зависимости от местных властей. Феодализм, как известно, в качестве главной ценности в отношениях между людьми признает верность – поэтому в его рамках почти абсолютной становится логика: «да, он сукин сын, но это наш сукин сын». Вассал, верно служащий своему сеньору, не только может быть вопиюще некомпетентным – но еще и имеет негласное право на своей территории творить почти все что угодно.
Поэтому нынче общественный контроль над любыми органами и структурами власти отсутствует. При этом службы, занимающиеся основными сферами жизни, включая суды и чиновничество, до крайности коррумпированы, так что в международных рейтингах коррупции Россия зачастую уступает африканским странам, а оборот взяток (по независимым исследованиям) исчисляется десятками процентов ВВП.
Российское общество, сталкиваясь с серьезными вызовами, почти безоружно: как мы убедились выше, «общественный каркас», удерживающий государство при любых коллизиях изменчивой рыночной конъюнктуры, весьма ослабел – и все гибкие механизмы реагирования гражданского общества подмяла под себя «вертикаль власти» жадной, некомпетентной и бесконтрольной бюрократии.
* Автор — главный экономист ИК «Ай Ти Инвест».
Журнал «Финанс.» №34 (269) 15 сентября — 21 сентября 2008 — ЭКОНОМИКА
Сергей Егишянц*
Подписывайтесь на телеграм-канал Финсайд и потом не говорите, что вас не предупреждали: https://t.me/finside.